Новые рассказы о прошлом - Виктор Житинкин

О чем говорила женщина, я не слушал, но некоторые обрывочные фразы остались в моей памяти до сих пор:

– Я привезла вашего дядю! Да, да! Он дядя вашего ребенка!

– У меня нет маленьких детей. У меня взрослая дочь, – шептала Рената плохо слушающимися губами. – Я ничего не знаю, я ничего не знаю.

Женщина из машины замолчала и вонзила в меня колючий взгляд своих проницательных глаз, видимо, заподозрив страшную ложь в происходящем, но, увидев мои глаза, полные доброты и тепла, именно так я смотрел в голубые глаза Ренаты, она, до конца не понимая ситуации, в которую попала, решила немедленно исчезнуть. Она так и сделала.

Рената даже не заметила, как ушла женщина и продолжала смотреть на меня. Губы ее шевелились, но можно было только догадываться, что они шептали:

– Не знаю. Я ничего не знаю.

Она была застигнута врасплох. Врать мне она не хотела и не могла, а сказать правду не была готова. Видимо, я должен был уйти. Взглянув последний раз на нее, я хрипло сказал:

– Извините. Пожалуйста, – и, немного помедлив, добавил. – До свидания.

Поворачиваясь к двери, я вдруг уловил ее движение – руки опустились с груди, и сама она дернулась в мою сторону. Я приостановился и поднял глаза на ее лицо, но снова все вернулось на свое место: руки на груди, а губы снова что-то беззвучно шепчут. Но я видел этот ее порыв. Двоякие чувства боролись в ее душе, а что там творилось, известно только одной ей, Ренате, да господу богу.

Скрипнув, закрылась за мною дверь. Я шел, тяжело ступая деревянными ногами.

До последнего мгновения я надеялся, ждал, что Рената окликнет меня, но этого не произошло.

По мере того, как я удалялся от дома Остофф, я все сильнее ненавидел себя. Ведь, когда убежала женщина из машины, я мог заговорить с Ренатой, назвав ее по имени, мог сказать ей пару слов о Владимире. И, я считаю, что она обязательно поступила бы иначе. По сути дела, я не был даже признан. Так мне и надо!

– Ну, нет! – думал я. – Без результата домой не уеду!

Я шел прямо по проезжей части улицы. Прохожих не было видно вообще. Да и кто в такую погоду решится без острой необходимости выйти. Мокрый снег садился на плечи, сразу прилипал и медленно таял. Вода парила, казалось, что плечи дымились. С фуражки вода ручейками стекала за воротник шинели. На дороге лежало снежно-водяное месиво. Хромовые сапоги превратились в мягкие, но ужасно мокрые ичиги. Редкие машины объезжали меня, а водители, наверное, принимали идущего по проезжей части улицы русского офицера за пьяного или за идиота. Я шел в сторону, противоположную вокзалу. Ноги привели меня к гастштедту и я, не задумываясь, вошел вовнутрь. Дрожь пробирала все тело, ноги застыли, полы шинели мокры почти по пояс. Пройдя в зал, я сразу понял, что и тут мне не повезло. У меня на этот счет даже примета есть – если первое дело, за которое я взялся с утра, провалилось, а еще хуже, если провалилось с треском, можно в этот день больше не утруждать себя, все остальное тоже провалится с треском.

В гастштедте справляли свадьбу. Почти все, как у нас: столы сдвинуты, уйма народу и, как заведено, в белом и черном невеста с женихом. Играет простенький оркестр, но очень весело и заманчиво звучит музыка. Танцуют, а может быть, пляшут, все, и молодежь, и люди в возрасте. Старички в бриджах и гольфах по колено лихо прыгают вокруг своих подруг, одетых в длинные темные платья. У женщин ярко нарумянены щеки и подведены брови.

Немного расстроенный, я развернулся к дверям, соображая, смогу ли быстро найти еще какую-нибудь забегаловку. Конечно же, выходить из тепла, уюта и веселья в такую непогоду страшно не хотелось, но что поделать.

Не знаю, то ли на беду, то ли на счастье, послышались крики, явно адресованные мне. Ко мне подбежали два молодых паренька, которые попросили меня немного задержаться. В душе затеплилась надежда, а передо мной появилось светлое пятно. Плохо немцы не сделают, но, видимо, понадобился я им зачем-то, только зачем? Совсем неожиданно для меня, подошли жених и невеста с подносом, посреди которого стоял фужер, до краев заполненный водкой. Невеста, молодая женщина, наиграно изобразила улыбку на лице, но была красива. Мне сразу вспомнились слова какого-то умного человека: «Почему невеста выглядит всегда хорошо? Потому, что она потратила на это время». Мне показалось, что эта невеста потратила на себя целую уйму времени, так она была хороша. Жених оказался прагматиком, он сразу приступил к делу:

– Поздравьте нас, господин офицер и пожелайте нам что-нибудь хорошее.

Я понял его сразу и напрягся, вспоминая все, что мог вспомнить. Речь моя получилась долгой. Стоило мне закончить свои поздравления, последними словами которых стало пожелание новой семье иметь много детей, как весь «миллион» людей в зале взорвался криками и аплодисментами, невеста улыбалась, а жених, сияя, гордо крутил головой и делал движения, словно кланяясь беснующимся гостям. Мне он коротко сказал: – Данке! (Спасибо!)

В гастштедте я согрелся и получил то, что должно было привести меня в порядок. Озноб и нервное напряжение, как рукой сняло.

Вроде, как повезло с этой свадьбой – первое, что пришло в голову, когда я покинул гастштедт. Выпитая водка вскружила голову. Мой первый визит в дом Остофф стал казаться обыкновенным недоразумением. Конечно, так не должно было быть, просто вел я себя как-то не так. Все равно не уеду отсюда, пока не увижу Агнесс, решил я и ускорил шаг, не замечая ни мокрого снега, слепящего глаза, ни снежно-водяной каши под ногами.

У меня перед глазами постоянно стояла Рената со скрещенными на груди руками. Я видел ее порыв, когда она всем телом дернулась вслед за мной, уходящим из ее дома. Я понимаю ее, ведь я для нее был частичкой, весточкой Владимира. Не все же сломано, не все позабыто. Ведь они любили друг друга, и Владимир стал отцом их ребенка. Он и сейчас отец Агнесс и от этого никуда не деться.

И еще, там, в прихожей, Рената говорила, что у нее нет маленьких детей, а есть взрослая девочка. Да! Это все верно. Это я живу прошлым и думаю об этой семье до сих пор, как о женщине с маленьким ребенком. Я не учитываю прошедшие годы. Ведь и я уже не школьник, а Владимир тоже стал отцом и мужем женщины. Я представил себе Агнесс. Она – высокая, очень красивая девочка, блондинка. У нее обязательно должны быть голубые глаза. У ее отца и у матери они именно такие.

Рассуждать самому с собой легко и просто, можно все сказать и объяснить, но стоило только появиться в поле моего зрения красному двухэтажному дому, решительность моя мгновенно, словно ее и не бывало, исчезла. В эти мгновения я понял, что совсем не гожусь в дипломаты. Я никогда не смогу обидеть женщину – так и должно быть, но я так – же не смогу добиться от женщины, чтобы она выслушала меня, не говоря уж о какой-то беседе и взаимопонимании. Ведь я хочу совсем немного – узнать, как они живут, и рассказать кое-что о своем брате, который покинул их при странных и непонятных для них обстоятельствах.

Я могу и не услышать от нее ни одного слова, осуждающего Владимира, но я хочу, чтобы она даже в своих мыслях не считала его подлецом, бросившим ее, беременную, одну. Только одно это стоит того, чтобы я превозмог себя и сделал невероятно трудное для моего характера дело.

Боюсь, что Рената замужем, у них дружная и любящая семья, а я, подчиняясь эгоистической заботе о брате, своим бесшабашным визитом нарушу их добрую семейную идиллию, принесу вред этим людям. Порой мне казалось, что не стоит идти к ним, незачем это делать.

Тогда мне придется врать брату. Не знаю, бывает ли ложь благородной, но ложь с благими намерениями, я уверен, бывает. Другое тревожит, Владимир поймет, что я лгу.

Снова получилось так, что когда я подходил к дому Остофф, в голове моей был сплошной сумбур. Я пришел к выводу, что стоит мне в таком виде снова появиться в прихожей Ренаты, при условии, что меня еще туда пустят, все повторится, то есть все будет так, как час назад. Понимая это, я решил присесть куда-то, успокоиться и сосредоточиться. Я отыскал глазами зеленую скамейку под крышей и недалеко от дома.

Снега под крышей не было, но сырость и прохлада снова приступили к своим обязанностям, когда я стал малоподвижен. Уж что греха таить, так, сидя, я и задремал. Нервное напряжение, промозглая погода вымотали мой организм до изнеможения и я, не сопротивляясь, сдался навалившейся на меня дреме.

Я проснулся от прикосновения ко мне чьей-то руки, я услышал, как чей-то бархатный голос повторил несколько раз:

– Камрад! Камрад!

Некоторое время я не открывал глаз, боясь забыть что-то хорошее, оставшееся во сне, но мозг возвращал меня в реальность. Я резко открыл глаза и увидел перед собой двух женщин, вскочил, разглядывая обоих. Справа стояла Рената, не так высока ростом, средней полноты, одета в пальто черного цвета и такая же шапочка на ее голове. Слева от меня – высокое и нежное создание – девочка, жующая жвачку. Легкая улыбка блуждала по ее лицу, взгляд ее красивых глаз останавливался изредка на мне, но не задерживался надолго.